Некоторые говорили, что, если бы Набоков действительно хотел, чтобы черновики были уничтожены, он бы сам их и сжег, а раз он это не сделал, то, значит, «в глубине души» хотел, чтобы они сохранились. Получалось, что любопытные и самодовольные потомки так же не способны признать, что какой-то автор осмелился им сказать «нет», как похотливые и тщеславные ухажеры не способны поверить в «нет» женское, – а у литературы еще нет своих феминисток, которые бы научили читателей, что «нет значит нет».