Спасибо, братец, что не врёшь, что правду говоришь, как меж своими и принято, — невозмутимо отозвался Лемех. — Своим лгать — последнее дело. У нас в роте ведь как бывало — не сойдутся двое нравом, давай друг другу в котелок плевать украдкой, а то и впрямую или там поносными словами ругаться; так мы их того, лицом к лицу поставим, деритесь, мол, до первой крови. Ну, и лежачего не бить, само собой тоже. И знаешь что, братец? Подерутся они так, подерутся, носы друг дружке расквасят, а потом — эвон! — и закадычными приятелями сделаются. А всё почему? — потому что правду говорили. Мол, не нравишься ты мне. Так что ты тоже всё верно делаешь. Ну, с души тебя воротит от меня — что ж, бывает. Меня от многих ротных собратьев тоже воротило. А в бою, поверишь ли, нет, ближе никого не было. Умирали друг за дружку, на плечах раненых выносили, чтобы только на поживу врагу не оставлять. Вот Полночь — он это, похоже, понимал.

Эльф слушал, кривясь и судорожно стискивая длинный лук. По всему видно было, что он с огромным удовольствием всадил бы Лемеху в живот длинную бело-оперённую стрелу.

— Ничего, ничего, братец, — благодушно ухмыльнулся хуторянин, — в бой вместе сходим разок, с нечистью схлестнёмся — так и впрямь роднее братьев сделаемся.

Эльфа аж передёрнуло, однако он так и не нашёлся, что ответить