Не достигнув тридцати лет, он не мог быть ни стра­тегом, ни архонтом, ни представителем собрания, ни судьей. Он мог голосовать по любому вопросу или заседать в су­де, мог выступать от защиты или обвинения по любому делу в рамках закона и при согласии обеих сторон. И все же ему не доверяли жизни других людей до тех пор, пока он не воспитает в себе праотес — смирение и спокойствие зрелого человека.