улыбнулась, выдернула руку из его руки, подвинулась к нему ближе.
— Не надо мне ничего доказывать, мой хороший, — сказала Мудрая Жозефина вслух.
В это время Подлая Жозефина перечисляла про себя, будто камни по одному бросала на дно чаши терпения:
1) он намекнул, что секретарша к нему равнодушна, но не утверждал, что сам равнодушен к ней;
2) он не сказал, видел ли Ясю в Нижнем и что вообще там делал. «Пусть кот не беспокоится» — не ответ;
3) и кстати, на вопрос о ребенке для своей бывшей Наташи тоже прямого ответа не дал. Обиделся только. А за превентивной обидой много что можно скрыть. Вранье и молчание не так уж различаются, и при должном нажиме одно легко превращается в другое.
Мудрой Жозефине было мучительно стыдно за Подлую Жозефину. Но игнорировать ее она не могла. Поэтому сидела на диване, прислонившись к Боре, горячо обещала ему верить и совершенно, ни капельки, не верила.
— Не надо мне ничего доказывать, мой хороший, — сказала Мудрая Жозефина вслух.
В это время Подлая Жозефина перечисляла про себя, будто камни по одному бросала на дно чаши терпения:
1) он намекнул, что секретарша к нему равнодушна, но не утверждал, что сам равнодушен к ней;
2) он не сказал, видел ли Ясю в Нижнем и что вообще там делал. «Пусть кот не беспокоится» — не ответ;
3) и кстати, на вопрос о ребенке для своей бывшей Наташи тоже прямого ответа не дал. Обиделся только. А за превентивной обидой много что можно скрыть. Вранье и молчание не так уж различаются, и при должном нажиме одно легко превращается в другое.
Мудрой Жозефине было мучительно стыдно за Подлую Жозефину. Но игнорировать ее она не могла. Поэтому сидела на диване, прислонившись к Боре, горячо обещала ему верить и совершенно, ни капельки, не верила.
