Когда же это всё кончится?
Слабые люди никогда сами не кончают — всё ждут конца
Марья Николаевна задумалась и начала кусать ручку веера своими крупными, но ровными и, как молоко, белыми зубами
напомнил мне мою молодость: я тоже была влюблена в учителя. Это была моя первая… нет, моя вторая пассия. В первый раз я влюбилась в служку Донского монастыря. Мне было двенадцать лет. Я видала его только по воскресеньям. Он носил бархатный подрясник, душился оделаваном, пробираясь в толпе с кадилом, говорил дамам по-французски: «пардон, экскюзѐ» — и никогде не поднимал глаз, а ресницы у него были вот какие! — Марья Николаевна отделила ногтем большого пальца целую половину своего мизинца и показала Санину. — Учителя моего звали — monsieur Gaston
Поцеловала бы я тебя в лобик, да ты у меня за этим не гоняешься.
— Не гоняюсь, — отвечал Полозов и взрезал ананас серебряным ножом
На ней было шёлковое розовое платье глясэ*, с рукавами à la Fontanges*, и по крупному бриллианту в каждом ухе
Полозов глянул на нее исподлобья.
— Что это вы сегодня так расскакались, Марья Николаевна? — проговорил он вполголоса.
— А не ваше дело, Ипполит Сидорыч! Звони! Дмитрий Павлович, садитесь — и пейте кофе во второй раз! Ах, как весело приказывать! Другого удовольствия на свете нет!
— Когда слушаются, — проворчал опять супруг.
Полозов глянул на нее исподлобья.
— Что это вы сегодня так расскакались, Марья Николаевна? — проговорил он вполголоса.
— А не ваше дело, Ипполит Сидорыч! Звони! Дмитрий Павлович, садитесь — и пейте кофе во второй раз! Ах, как весело приказывать! Другого удовольствия на свете нет
Постойте, постойте. Вы не так меня поняли. Я с вами не кокетничать хочу. — Марья Николаевна пожала плечами. — У него невеста, как древняя статуя, а я буду с ним кокетничать?! Но у вас товар — а я купец
Камердинер изобразил ужас на лице — и, проворно наклонясь, снял с барина калоши
На полдороге он достал из короба с съестными припасами два апельсина и, выбрав лучший, предложил Санину другой