Сколько мне табаку сжечь придется, пока я увижу тебя…
Покуда векует на свете душа, потуда она и бедует.
Особо восхитил Перри храм Василия Блаженного – это страшное усилие души грубого художника постигнуть тонкость, вместе – круглую пышность мира, данного человеку задаром.
Перри с трудом вырвал трубку из впившихся в нее зубов. А зубы, сжав трубку, так уперлись в свои гнезда, что порвали десны, и из них текла горькая кровь.
Искандер завоевывал, Веспуччи открывал, а теперь наступил век построек – окровавленного воина и усталого путешественника сменил умный инженер.
Казалось, что люди здесь живут с великой скорбью и мучительной скукой. А на самом деле – ничего себе. Ходили друг к другу на многие праздники, пили самодельное вино, ели квашеную капусту и моченые яблоки и по разу женились.
роскошь природы – звезды – и удивлялся этому живому огню на небе, горевшему в своей высоте и беззаконии.
Дорога в Москву оказалась столь длинна, что Перри забыл, куда его ведут, и так устал, что хотел, чтобы его поскорее довели и убили.
Прошел значительный год – долгая осень, длиннейшая зима и робкая, редкостная весна.
Шел март. Епифанцы постились; заунывно звонили в православных храмах, а на водоразделах уже почернели поля.