– А чем тебе не нравится христианский бог? – спросил вдруг Арне.
– Не знаю. Не по душе он мне. На словах, вроде, добрый, а по делам – всё норовит прибить кого-нибудь. И ученики его такие же. И нет чтоб в открытую, как исстари, а как змеи – исподтишка всех друг против друга растравляют, чтоб никто не догадался. А сами в стороне. И жертвы булками приносят. А ещё детей купают в ледяной воде.
– Так ведь грех же первородный…
– А не надо было яблоки таскать!
– Эйнар, – сказал он наконец, открывая глаза.
«Да, это я».
– Стало быть, ты вовсе не дельфин.
Пёс сел и стал чесаться, словно самая обыкновенная собака. Встряхнул косматой головой. Глаза мерцали в сумерках, как два фонаря. Большие такие глаза. Серьёзные. И была совершенно человеческая тоска в их глубине.
«Чья вина, что Рудольф сочинил некрасивую сказку? Может, было бы так, и я сейчас резвился бы в море, ни о чём не думая. Но он убил меня из-за угла, и вот тогда, наверное, моё желание поменялось. Я хотел только одного – отомстить. Всё это время – отомстить за мою поруганную любовь. Отомстить – и больше ничего».
Земля внизу притягивала, поворачивалась медленно. Жуга сморгнул – впервые у него при взгляде вниз кружилась голова; он вздрогнул и поспешно отвёл взгляд. Что-то изменилось, только перемены были незаметны. Как стихия воздуха, которая меняется незримо.
«Он что-то сделал, – подумал Жуга. – Он что-то сделал, тот дракон. Что-то сделал со мною. И я не знаю, что».
«Где мы, Олле? Что это такое?»
Олле оглянулся:
«Ты не знаешь?»
«Я бывал здесь, но откуда мне знать? Что это за место?»
«Бездна, Лис. Гинунгагап[66]. Первоисточник. Грань. Драконьи Сны».
«Здесь обитают сны?»
«Не только. Сделай шаг – и телом тоже будешь здесь. Здесь переход, и мы летим, и нет преград, пока все спят, пока мы снимся. Но берегись: здесь есть свои левиафаны и кракены, свои акулы и нарвалы. Только зазеваешься – съедят. Ты видишь эти искорки на грани? Вон те шарики огня? То сны людей. Они способны лишь ходить по краю и боятся оторваться: их пугает глубина. Но рано или поздно им придётся оторваться и уйти. И где-то среди них – та девочка. Ищи её, пока она во сне, ищи. Зелёным светят женщины, мужчины – красным».
– Да. Драконовы Сны, та штука, что лежит сейчас перед тобой, та вещь, которую эльфы переняли много тысяч лет назад и пользовались ею как игрой. Как по-твоему, зачем она нужна?
Вильям, который так внезапно оказался в центре разговора, замешкался. Чёрный дракон терпеливо ожидал ответа. Бард покосился на лежащего Жугу, на Рика, на дощечку АэнАрды под ногами, и вдруг его осенило.
– Испытание, – проговорил он. – Это было испытание… Я прав?
– Да, поэт, – сказал дракон. – Да. Да.
– Остров пингвинов! – тем временем шумел он, разбудив и Герту, и дракона. – Место, где гнездятся копья! Чёртов Олле, вот что он хотел сказать, как я сразу не догадался! Вулкан – вот истинный Драконов Ключ!
Он обернулся, блестящими глазами оглядел по очереди всех и объявил:
– Мы плывём на Остров пингвинов.
– Ты думаешь… что это он? Тот, другой?
– Не знаю, – дёрнулось плечо. – Не знаю. Просто чувствую.
– Что именно?
– Горят огни. Тени в глазах… и вой – где-то глубоко… глубоко подо мной… как будто плавится душа. Иначе он не может. Это как… – на мгновение Жуга задумался, подыскивая подходящее сравнение, и закончил: – Это как весь мир в одном глазу.
– Что он чувствует?
– Страх.
– А ещё?
– Ему больно.
Вот моя вира. Это как клятва. А даже асам клятвопреступление не проходило даром. Сам видишь – новый бог идёт по свету.
Тил закрыл глаза, будто припоминая. Потом открыл их. Посмотрел на травника.
– Имя мне, – с удивлением сказал, помедлив, он: – Аитамьен Феайннамэ ас Фаулэ э-Лаик.
Имя сорвалось с губ эльфа, словно первая строка стихотворения. Язык звучал отчётливо, без лишних пауз и длиннот, певучий, звонкий, как весенняя капель. Дракошка встрепенулся и завертел головой, будто услыхав знакомые слова.
– Аитамьен Феайннамэ ас Фаулэ э-Лаик… – повторил Жуга. – Красиво. Но это ведь, наверное, что-то значит?
– Да. На языке людей – «Осенний солнца луч в листве зелёной».
Гертруда – это лис. И Золтан тоже лис. Гертруда и Золтан – это два лиса.