Веди нас на войну с чужаками, змеиная царевна, сказали мы.
Мы думали, что и врагов-то никаких не бывает, одни случайности и недопонимания.
А потом одна въедливая женщина, вроде как писательница, бывшая во время последних событий у нас во дворе еще девочкой-подростком, догадалась спросить, как ее имя в паспорте пишется, полностью. Рыжая девица смутилась и сказала:
— Виринея…
И тут мы вздохнули с радостным облегчением, потому что поняли: что бы там ни было, сколько бы жильцов и эпох ни сменилось и в какой бы цвет нас ни красили, а все же есть на свете что-то неизменное. Например, гадалки из углового дома, которые будут с нами во все времена, потому что здесь их место, а наше место — при них.
На веки вечные.
А потом в комнату с балконом, где когда-то жила Досифея, въехала одинокая рыжая девица с тремя котами: тоже рыжим, полосатым и черным. Обычная девица, как все сейчас: татуированная, с выбритым виском, не то чтобы шумная
ночью очень серьезный деловой человек Владимир Борисович в своем охраняемом особняке облился бензином и со страшным криком поджег сам себя. И сгорел вместе с особняком, супругой-фотомоделью и охранниками. Огонь был такой силы, что пожарные не могли приблизиться к особняку, пока от него не осталось одно пепелище, а звериный визг горящего заживо Владимира Борисовича доносился из пламени не меньше часа.
Роза подняла руку и сухо щелкнула пальцами.
И банк исчез. Беззвучно, мгновенно, как будто никогда его здесь не было. А из-под земли послышался низкий, дрожащий от ликования голос — это игумен пел нам благодарственный псалом.
Мы терзали стены и фундамент, пробивали перекрытия, выламывали двери, разносили в щепки офисные столы и кресла. Банк погрузился во тьму, и были слышны только грохот, скрежет и крики людей, которым не повезло здесь остаться. Мы немного их пожалели, но потом, когда их уже не было. А тогда мы глотали их кровь и сердились — ни у одного не оказалось особой. Кто-то отбивался от нас стульями и огнетушителями, кто-то даже стрелял. Это было глупо и бесполезно.
И мы, твари земляные, домовые, водяные и воздушные, ответили ей так громко, что уснувшие было птицы с криком высыпались в небо, а в домах задребезжали стекла. Нас никто не звал, ответили мы. Мы ждали, когда же нас позовут. Мы боимся, это правда, мы боимся чужих и опасаемся людей, но больше всего на свете мы боимся потерять наш двор. Мы не знали, что делать без тех человечьих самок особой крови, никто нас больше не слышал. Но теперь ты пришла и говоришь с нами, и мы пойдем с тобой. Веди нас на войну с чужаками, змеиная царевна, сказали мы.
Если вы не откликнетесь сейчас — не будет здесь больше ни нашего двора, ни людей, с которыми вы привыкли жить бок о бок. Чужие должны ответить за особую кровь, иначе они решат, что им все можно, и убьют этот город, как убили множество других до него…
Девушка в платке сначала старалась не обращать на него внимания, а потом уставилась исподлобья, тоже прищурилась, и ее черные глаза стали горячими и злыми.
— Розка, Розка, не надо! — прильнула к ее уху светловолосая. — Не надо, не обращай внимания, он просто так, не смотри…
Роза опустила глаза и медленно, потихонечку выдохнула в свой платок, обильно сбрызнутый глазными каплями на основе серебра. Они с Адой давно уже выяснили, что серебро, по счастью, обладает способностью нейтрализовать ее гибельное дыхание.