Что ж, как мы еще увидим, я узнал этот гнев во всех его 57 обличиях. Но еще я узнал (как и Нил), каким Терри бывал великодушным, каким он бывал сногсшибательно веселым, каким бывал блестящим собеседником. За среднюю рабочую неделю в Часовне писались огромные объемы текста, но удивительным образом, пока в голове у Терри продолжала идти работа, времени хватало и на занятия, которые можно занести только под литеру «Д» – «Дуракаваляние». Например, он целые дни тратил на изобретение все более хитроумных и избыточных способов автоматизации офиса. Целыми часами кормил черепашек или приценивался в местном садовом центре. Иногда мы уходили на обед к реке, в пастушью кибитку, которую отреставрировал Терри, и оставались работать там до конца дня6. Были вечера, когда мы сидели в обсерватории с медной крышей, которую построил себе Терри, пили пиво и смотрели на звезды, после чего он частенько возвращался через лужок в Часовню и дописывал последние слова за день.
Шел 2000 год. Терри было 52. Он жил, как он это называл, в «особнячке Судного дня
Достаточно высоко, чтобы не раздавили, и достаточно низко, чтобы не подстрелили», – так в будущем Терри опишет оптимальное, на его взгляд, положение счастливого ребенка в образовательной среде, которое он занял быстро и прочно.
Преемником Джоша Кирби на посту «официального художника Плоского мира», как выражался Терри, стал Пол Кидби.
– Доктор Харкин? – говорил Терри, когда Пэт брал трубку. – Говорит доктор доктор доктор доктор доктор Пратчетт8.
Одно крыло здания расширили; со стены сняли табличку «БИБЛИОТЕКА, БЕКОНСФИЛДСКИЙ ФИЛИАЛ»; место перед фасадом расчистили под парковку. Но в остальном все точно так же, как вид
тем утром машина с водителем ждала на подъездной дорожке… ждала, ждала и ждала. Терри не мог выйти из дома. Он остался с Лин. Я позвонил и извинился от его имени. Он взял выходной на остаток дня и на следующий день. Это было неслыханно. Потом он снова собрался с силами. Но я уже с упавшим сердцем понял, что отныне над любыми договоренностями стоит вопросительный знак. Больше в его ежед
Это была не книга, а боль. И вновь нас выручила замечательная Филиппа Дикинсон. Мы вернулись к обязательным звонкам дважды в день. Каждое утро она предлагала направление, каждый вечер я отчитывался, куда мы зашли. И снова она находила ниточки и советовала Терри потянуть за них. Книга продвигалась с трудом, мучительно медленно. Но мы знали: каждый день за работой – это день, когда Терри все еще писатель. А каждый день, когда Терри все еще писатель, – это день, когда Терри все еще жив. И мы работали.
Двух суток не прошло, как фанаты встали на защиту Терри, не готовые отмалчиваться, особенно сейчас, и рейтинг книги подскочил до 4,6. Что ж, благослови их за это Господь. Но их рецензии были однострочными. А длинные и взвешенные говорили другое. И, как ни больно это признавать, думаю, более взвешенные были правы. Эта книга – упущенная возможность. Я знал, что истинная победа «Поддай пару!» в том, что она вообще существует.
В конце 2012 года, выбирая, что написать после «Финта», Терри, как обычно, рассматривал несколько вариантов. Была задумка плоскомирского романа «Сливай воду!» (Running Water). В нем Мойст фон Липвиг выступил бы в роли Джозефа Базэлджета[95] Плоского мира, а речь бы пошла об объявлении лордом Витинари «Великого Начинания» – постройки в Анк-Морпорке водопровода и канализации. А для этого неизбежно потребовалось бы перекопать город, и тогда нашелся бы другой, более древний Анк-Морпорк под нынешним, а потом и еще один, еще более древний, и те откопанные Анк-Морпорки оказались бы не такими уж мертвыми и погребенными.