Наказанье за долгую жизнь называется старостью
Уличное каменное чтенье
С памятью о Пушкине и Блоке.
Петербург и есть стихотворенье:
Разве эти улицы — не строки?
Я других имен не называю,
Кто же их не знает? Что зимою
Здесь, что летом — отношенье к раю
Или аду — самое прямое.
Хоть пройди по длинной Ординарной,
Выйди хоть на Каменноостровский,
Боже мой, конечно, регулярный
Стих и точной рифмы отголоски.
Сохраним его и приумножим,
Потому что он неиссякаем,
Как Нева, лежащая в подножье
У него, и в нем души не чаем!
И, ей-богу, умней, чем сегодня, — умней!
И меня с той поры укатали года,
Словно сивку, и жаль мне должно быть тех дней,
И нисколько не стыдно за них, и не прав
Я, когда на былое свое свысока
И в сомненье гляжу, — и ко мне под рукав,
Как жучок, щекоча, заползает строка.
«Петроградское небо мутилось дождем»,
И на Невском мутится, и здесь, в Озерках.
Жизнь такую. Как он умудрился
Даже смерть свою нам показать
Так, как будто год над ней трудился?
Три раза имя он менял.
Не он менял, — ему меняли.
Когда б Париж так пострадал
Иль Рим, то выжили б едва ли.
Блестит Нева, как тронный зал,
Толпятся чайки на причале.
Столицу Северную жаль.
Смотрю на бывшую столицу:
Как будто вынесли рояль,
Как будто вырвали страницу.
Но как идет ему печаль,
Какое счастье в нем родиться!
Наказанье за долгую жизнь называется старостью,
И судьба говорит старику: ты наказан, живи. —
И живет с удивленьем, терпеньем, смущеньем и радостью.
Кто не дожил до старости, знает не все о любви.
Какие призраки, фантомы?
Какие ужасы, надломы?
Каких сценических затей
Ценить находки и приемы,
Когда в троллейбусе — страшней?
можно ль не почувствовать печали,
Хотя все очень празднично и пышно?
Мы тоже в детстве много обещали,
А что из нас, сказать по правде, вышло?
сех звезд, всех солнц, всей жизни горячее,
Сильнее смерти, выше божества,
Прочнее царств, мудрее книгочея —
Ее, в слезах, безумные слова.