О том, что ты что-то упустил, прошел мимо чего-то страшно важного. Мимо любви. Мимо дела своей жизни. Мимо переезда в другой город или другую страну. Мимо другой жизни. Мимо – хотя был совсем рядом. Так близко, что в редкие минуты тоски, наваливающейся на тебя подобно гипнозу, вопреки всякой очевидности хватаешься за частицы этого возможного.
Кот его дочери – Путин – никогда не шел ни к кому на руки, в лучшем случае садился напротив вас и смотрел пронизывающим взглядом, наверное, перенятым у своего кремлевского тезки.
Вот и все. До чего легко один человек исчезает из жизни другого! Может быть, так же легко, как в нее входил? Случайная встреча, сказанные друг другу слова, и вот между двумя людьми уже завязался роман. Потом другая случайная встреча, другие слова, и роману настает конец.
Вот оно, свойство юности, – способность смеяться до упаду. Повзрослев, теряешь ее.
Если кот вас признаёт, это что-нибудь да значит.
Сколько на свете вещей, которые мы делаем повинуясь не нами установленным правилам, условностям, простой вежливости?
ких дарственных надписей ни на одном из томов нет. Еще в библиотеке были детективы – английские, шведские, исландские. Еще – книги Амели Нотомб, несколько романов Стендаля, два Уэльбека, три Эшноза, два Шардонна, четыре Стефана Цвейга, пять Марселя Эме, полное собрание Аполлинера, старинного вида «Надя» Бретона, карманное издание «Государя» Макиавелли, четыре Леклезио, дюжина Сименона, три Мураками, комиксы Хиро Танигучи. Книги были расставлены в произвольном порядке. «Стихотворения» Жана Кокто соседствовали с «Сагой» Тонино Бенаквисты и «Ванной комнатой» Жан-Фи
Помню, что в то время я вклеивала в них использованные билеты в кино или в театр, подобранные на улице красивые листья, даже чеки из кафе с датой и часом посещения. Наверное, я собирала все это как некие «вещественные доказательства». Чтобы с их помощью обозначить свое место в мире, а то и просто убедить себя, что я существую. По всей видимости, в определенный момент я перестала испытывать в этом потребность и бросила вести дневник, пересказывая самой себе свою жизнь, – я попыталась ее прожить. Не думаю, что я вернусь к привычке подробно описывать каждый свой день. Во-первых, со мной не происходит ничего такого, что заслуживало бы упоминания, а во-вторых, для заметок мне вполне хватает красной тетради.
Я с семнадцати лет не вела дневник. Бросила вскоре после школы, сама не знаю почему. Хотя до этого, лет с двенадцати-тринадцати, вела его регулярно. (Надо бы поискать старые тетрадки на чердаке.) Помню, что в то время я вклеивала в них использованные
Вот о чем сказал Табукки в названии своей книги. О том, что ты что-то упустил, прошел мимо чего-то страшно важного. Мимо любви. Мимо дела своей жизни. Мимо переезда в другой город или другую страну. Мимо другой жизни. Мимо – хотя был совсем рядом. Так близко, что в редкие минуты тоски, наваливающейся на тебя подобно гипнозу, вопреки всякой очевидности хватаешься за частицы этого возможного. Ловишь его, как далекую радиочастоту. Передачу глушат помехи, но если напрячь слух, можно различить обрывки саундтрека несостоявшейся жизни. Расслышать непроизнесенные фразы, звук шагов по нехоженым местам и шум прибоя на неведомом берегу