А уверенность, как говорил в свое время Харлан, приносит своего рода покой.
В свою защиту скажу, что стринги – это не трусы, а орудие пыток, сводящее мужчин с ума. Действует безотказно.
Свету в моей тьме. Причине, по которой я живу, а не существую. Ты для меня – рассвет каждого нового дня.
Мои бесконечные возможности.
Тут же пришло болезненное осознание: мне нечего ему сказать. Я не представляла, как можно помочь.
«Его сердце принадлежит мне, – мелькнула отчаянная мысль. – И бьется с моим в унисон».
мне в карман.
– А еще чертово
Я мечтал о недосягаемом и уже изголодался по солнечному свету, как запертый в сырой камере узник.
Сделать что-то нежеланное в надежде, что однажды сумеешь заняться тем, чем по-настоящему хочешь.
– Прими мой совет, пригодится на будущее: никогда не говори девушке, что нужно улыбаться. Это раздражает.
Очнувшись после трех операций, я вижу Люсьена и родителей – все они старательно отводят взгляд от моей ноги. Я тоже не хочу на нее смотреть. Правую конечность, от лодыжки до самого колена, охватывают металлические каркасы. Из них выступают стальные штыри, в восьми местах проникающие в распухшую, покрытую синяками кожу, удерживая на месте кости, хотя сейчас в ноге титановых стержней больше, чем костей.
Меня тошнит при виде этого, но врачи твердят, что, пусть сейчас все выглядит ужасно, в будущем я смогу ходить, бегать и снова жить нормальной жизнью. Нужны лишь время и чертова куча реабилитационных процедур.
– Могло быть и хуже, – вновь и вновь уверяют они.
Гребаные медики. Куда уж хуже?
После того как я немного оправляюсь, меня отправляют в больницу Ленокс-Хилл в Нью-Йорке, где еще несколько недель жду, пока вынут штифты. Заключенную в железо ногу освобождают, а меня направляют в Уайт-