сегодня я в отличной физической форме, позволяющей элегантно воспарить над любыми обстоятельствами, включая неудобные для сидения поверхности. Всегда бы так.
что за отдых, если приходится что-то там преодолевать?
Приехать. Любая дорога – сон, в дороге мы есть лишь отчасти, и заново овеществляемся всякий раз, когда шасси самолета касаются земли, матросы берут в руки швартовы, поезд ползет вдоль перрона так медленно, что ничего уже не успеть.
Ликуя, проснуться, весь день летать, как на крыльях; какая разница, почему.
«Так долго вглядывался в бездну, что как честный человек, должен был на ней жениться»,
говорил, что дружба – это неосознанная, но очень храбрая попытка установить личные отношения с, условно говоря, богом, используя другого человека в качестве средства связи.
Помнишь, ты однажды сказал, что внутри всякого стоящего поэта живет бездна, жадная до любых проявлений жизни, прожорливая черная дыра, и когда она говорит, вернее, вопит от тоски по чему-то невыразимому, а человек только слушает и записывает, из этого может выйти толк, а так – ни хрена, хоть вешайся на собственном беспощадном и беспомощном языке.
Человек, можно сказать, рожден для потрясений. И очень быстро портится, если его время от времени не трясти.
«Если хочешь, чтобы на тебя не обращали внимания, одевайся поярче. А еще лучше – покрась волосы в какой-нибудь дикий цвет. Зря смеешься, я не шучу. Люди увидят только синие волосы, розовое пальто, желтые башмаки, а тебя – нет».
– Почему обязательно надо что-то терять? – вздохнул Питер. – Я вас не понимаю. Хотя вы говорите по-английски.
– Потому и не понимаешь, что говорим по-английски, – усмехнулся Витторио. – Молчим-то при этом каждый на своем. Смысл словам придает стоящее за ними молчание.