«Не учи ближнего своего». На манер евангельской. Всякая судьба — неповторима. Всякий рецепт — фальшив.
Борьба за эту бороду была самоутверждением бывшего фронтового комиссара, нравственной его победой после стольких нравственных поражений.
Труп Леонова увезли, чтобы привязать ему на левую ногу бирку с номером личного дела и зарыть в камни вечной мерзлоты, где покойник будет ждать до Страшного Суда или до любого другого воскресения из мертвых. И я понял внезапно, что мне уже поздно учиться и медицине, и жизни.
Генеральская бдительность.
— Или генеральская трусость.
— Но ведь бдительность и трусость почти одно и то же в наши дни. Да и не в наши, пожалуй,
главное несчастье, главное неудобство жизни человека — необходимость есть три или четыре раза в день.
Договаривались о самоубийстве все трое прибалтов на русском языке.
Камень везде камень. Кубометр везде кубометр. Голод везде голод.
Меня просто столкнули — большие тачки пятьдесят восьмой шли к бункеру. Это были наши же товарищи, бригада, жившая в соседней секции. Но и бригада и ее бригадир Фурсов хотели только показать, что он-то, и его бригада, и его большая тачка не имеют ничего общего с таким голодным фашистом, как я.
Дадут ли тебе что-нибудь есть в этот день — об этом не думалось, да ни о чем не думалось, ничего в мозгу не оставалось, кроме ругательств, злости и — бессилия.
В это время вошел я, и другая моя знакомая крикнула: «Раздевайтесь-ка и покажите этим шляпам, что колымчанин все умеет, обучен любой работе».
— Нет, — сказал я. — На Колыме я обучен только катать тачку. И кайлить камень