Он еще не знал, что душа, совершившая предательство, всякую неожиданность воспринимает как начало возмездия.
По молодости он не понимал, что тот, кто раздумывает над вопросом, донести или не донести, в конце концов обязательно донесет, потому что всякая мысль стремится к завершению заложенных в ней возможностей.
Ему казалась такая дробь менее оскорбительной, хотя, в сущности, иная компания содержит в себе вещество мерзости, намного превосходящее то количество, которое необходимо для выполнения нормы мерзавца каждым членом этой компании, то есть на каждого мерзавца этой компании может распределиться полуторная норма мерзости, если они будут настаивать на математическом выражении своей доли мерзости.
У меня такая теория, что всякая неудача способствует удаче, только надо умело пользоваться своими неудачами.
А если произносить резко и быстро: «Ийо! Ийо!» – надо было понимать: «Опасность! Назад!»
Может быть, дело в том, что в детстве мы еще слышим шум материнской крови, проносившейся сквозь нас и вскормившей нас. Мир руками наших матерей делал нам добро и только добро, и разве не естественно, что доверие к его разумности у нас первично. А как же иначе?
Я
Хейт! Хейт!» – это означало: паситесь спокойно, вам ничего не угрожает.
Я думаю, что настоящие люди – это те, что с годами не утрачивают детской веры в разумность мира, ибо эта вера поддерживает истинную страсть в борьбе с бездумьем жестокости и глупости.
Детство верит, что мир разумен, а все неразумное – это помехи, которые можно устранить, стоит повернуть нужный рыча
что было связано с ним. А зрительные и слуховые впечатления мы часто повторяем своими воспоминаниями, и, может быть, потому они в конце концов притупляются…