Врач Курт Хайсмайер, ответственный за серию опытов, скрылся в 1945 году и начала новую жизнь. С 1946 года он стал снова практиковать под своим настоящим именем как врач-фтизиатр на территории советской оккупационной зоны, впоследствии — ГДР. Органы государственной безопасности ГДР следили за ним много лет, но не арестовывали. Хотя ГДР, в отличие от ФРГ, взяла на себя обязательство последовательно преследовать и судить нацистских преступников, Хайсмайера не трогали. В ГДР не хватало врачей, арест преступника сочли нецелесообразным «в интересах достаточного медицинского обслуживания населения»939.
Хайсмайер пользовался уважением и благоденствовал, имел обширную практику и владел единственной в ГДР частной туберкулезной клиникой940. Только в 1963 году, спустя почти 20 лет после войны, его наконец арестовали. Сначала Хайсмайер всё отрицал. Потом всё же признался, что проводил опыты на заключенных в лагере Нойенгамме, в том числе на еврейских детях. 16 марта 1964 года он признался, что в саду санатория в Хохенлихене спрятан ящик941, в котором, кроме личных вещей, например, настенной тарелки, полученной в подарок от генерала СС Освальда Поля, хранились семейные фотографии, альбом со снимками коллег по санаторию, а также важные доказательства: истории болезни, рентгеновские снимки и фотографии детей и взрослых, которые стали жертвами экспериментов. Хайсмайер надеялся, что эти документы смягчат его участь, но напрасно. Они послужили доказательством его преступлений.
30 июня 1966 года окружной суд Магдебурга приговорил Хайсмайера «за преступления против человечности» к пожизненному заключению942. Осужденному тогда было 60 лет. Он умер в 1967 году в тюрьме в Бауцене от инфаркта.
Каждая эпоха отмечена своей болезнью. Австрийский писатель и критик Карл Краус изобрел в 1920 году для этого формулу: «У каждой эпохи та эпидемия, какую эта эпоха заслуживает. У всякого времени своя чума
У каждой эпохи — своя чума, каждое время отмечено своей болезнью. Всё еще есть болезни, которые наделяются положительным значением, а есть те, которые вызывают в нас лишь животный страх. Чахотка, пожалуй, единственная смогла совместить в себе обе эти крайности. Только восприятие чахотки пережило такой крутой спуск: от обожествления больных к их уничтожению.
Сегодня туберкулез по-прежнему считается самой частой причиной смерти во всём мире. В 2016 году от этой болезни умерло 1,7 миллиона человек. Никакая иная бактериальная инфекция не убивает столько. 10,4 миллиона заразились туберкулезом в 2016 году, из них две трети живут в беднейших странах Африки, Восточной Европы и Центральной Азии. Однако борьба с болезнью продолжается, и весьма успешно. Смертность от туберкулеза по всему миру между 2000 и 2016 годами сократилась на 37%
Когда туберкулез перестал пугать, он исчез и из литературы. Другие напасти интересовали авторов: шизофрения, депрессия, разные виды зависимости и онкологические заболевания. Чахотка, безраздельно царствовавшая в литературе и искусстве столь долгое время, была вытеснена. «Пропал страх перед этой болезнью, клинически „побежденной“, исчезла и необходимость постоянно говорить о ней в обществе», — резюмировал литературовед Томас Анц951
Мунк создавал новый вариант «Больной девочки» раз в десятилетие, всего есть шесть вариантов картины, кроме того — еще целый ряд рисунков, графических вариантов и акварелей. Сам Мунк писал в 1929 году, что все варианты картины разные, и каждый по-своему отражает ощущения художника701. Впоследствии Мунк подчеркивал особое значение этого образа: «Это, вероятно, самая значительная из моих работ»702. «Она стала прорывом в моем искусстве. Другие мои работы появились благодаря этой картине»
Болезнь в своей семье и свой страх смерти с детства Мунк запечатлел в трех работах: «Больная девочка», «Смерть в комнате больной» и «У постели умирающей». «Смерть в комнате больной» — это снова воспоминание о смерти сестры Софи699. Как марионетки, стоят братья и сестры умершей — словно замерзшие, с застывшими лицами, беспомощные, сжавшиеся от боли в пустой комнате, которая их как будто проглатывает. Чахоточный ребенок сидит спиной к зрителю в кресле, скрытый за широкой спинкой. Мертвое молчание. Смерть уже здесь, как парализующее отчаяние. «У постели умирающей» — также воспоминание о сестре. Умирающая лежит со сложенными руками, справа — семья со страхом ожидает конца
Болезнью и смертью пронизана работа «Больная девочка», одна из самых трогательных картин о чахотке в истории искусства.
Но не тема возмутила публику в картине «Больная девочка». Некоторые критики даже называли картину «симпатичной»693. Тема была традиционной, даже модной. Многие художники изображали больных детей на подушках, но с картиной Мунка их объединял лишь сюжет. «Это было время подушек, время пуховых перин, в том числе на одре болезни. Но смею утверждать, что ни один художник не пропустил этот мотив больного ребенка через себя так интенсивно, как Мунк. У постели больной девочки оказались мы все — я и моя семья»
Модернизм, этот эпохальный перелом, создал новую эстетику безобразной смерти, противопоставленной не только классицистическому и идеалистическому представлению, но и декадансу и движению fin de siècle с их пристрастием к болезненной элегантности смерти и распада
В XVIII и XIX веках смерть была красива, по крайней мере в «высокой литературе». Эстетические и литературные нормы не допускали, чтобы финал жизни представлялся уродливым и пугающим617. Если герой и умирал при ужасных обстоятельствах, то это была смерть злодея или преступника, заслужившего такой чудовищный конец, его смерть была поэтическим восстановлением справедливости — и тем прекраснее и возвышеннее была гибель положительного героя.
В драме Фридриха Шиллера «Коварство и любовь» Луиза, решившаяся добровольно умереть, утешает отца: «Не бойтесь, отец! Одни лишь великие грешники могут обзывать смерть скелетом, — это прелестный, очаровательный розовощекий мальчик, вроде того, каким изображают бога любви, только он не такой коварный, — нет, это тихий ангел: он помогает истомленной страннице-душе перейти через ров времени, отмыкает ей волшебные чертоги вечной красоты, приветливо кивает ей головою и — исчезает»618,619. Можно ли представить себе смерть милее? Поэтическая красота и разум лишают смерть ее страшного облика.