Бессмертный учитель и бессмертный ученик живут и теперь в памяти людей, но представляют резкие примеры двух видов бессмертия. Александр Македонский жил так, как будто чувствовал, что каждому его слову и движению предназначено жить в потомстве; это была не жизнь, а какая-то бессмертная драма жизни, у которой автор и исполнитель — одно лицо. Деятельность Александра не оставила ни малейшего следа даже в самом ближайшем к нему будущем, но его жизнь врезалась в память людей. Писать биографии Александра находилось всегда бесчисленное множество охотников. Аристотель в этом отношении был далеко не так счастлив; его жизнь известна не только менее жизни Александра, но о ней знают немногое сравнительно с жизнью Сократа и Платона, может быть потому, что Аристотель завещал потомству не свою жизнь, а свои мысли, жизнь же его послужила только простым и прочным пьедесталом для такого рода бессмертия.
Александр не расставался с «Илиадой» Гомера, и любимым его героем всегда был Ахилл. Любовь к Гомеру была так велика и постоянна, что он и в позднейшие годы никогда не расставался с этою книгою, даже во время походов держал ее у себя днем под седлом, а ночью под изголовьем. Аристотель дал чисто энциклопедическое образование Александру, сообщил ему свои медицинские познания и развил вкус к исследованиям природы. Известно, что Александр впоследствии лечил своих приближенных. Александр рос и развивался не по дням, а по часам и по смерти отца своего вступил на престол двадцати лет от роду.
Термин, уроженец Смирны, написавший биографию Аристотеля, свидетельствует, что все это с мельчайшими подробностями сообщено было Аристотелю Стрэбом, чтецом Каллисфена. Тот же Стрэб писал Аристотелю, что Каллисфен, заметя сильный гнев Александра, три раза подходил к нему, говоря: «Умер Патрокл, несравненно тебя превосходнейший смертный». Аристотель, зная характер Александра, ужасался безумной смелости Каллисфена и совершенно ее не одобрял. Это объясняется не одной житейской опытностью, какою в то время обладал Аристотель, но теми воззрениями на нравственность, с какими мы познакомимся в этике Аристотеля. Основным правилом этики Аристотеля было: «Ничего через меру».
Тонкие, гибкие пальцы Аристотеля были украшены множеством колец. Его небольшой, хорошо очерченный рот неизменно сохранял саркастическое выражение в то время, как он говорил с замечательною легкостью. Все это казалось Платону несовместимым с характером философа и было причиной того, что Платон оказывал предпочтение Ксенократу, который впоследствии занял место Платона в Академии. Однако Платон отдавал должное и Аристотелю: его дом он называл «домом чтеца»; в этом заключался намек на необыкновенную начитанность Аристотеля.
Мы говорим, что Каллисфен был нервом, соединявшим Аристотеля с Александром. В отношениях Александра к Каллисфену проявлялось до некоторой степени то, что испытывал он к Аристотелю. Мы сказали, что Каллисфен вырос в доме Аристотеля и был не только его учеником, но также и воспитанником. Но он был значительно моложе Аристотеля и на беду свою, как мы видели, отличался меньшею сдержанностью.
Каллисфен, будучи учеником Аристотеля, занимался исследованием явлений природы и записывал свои наблюдения, доставляя Аристотелю материал для выводов. Таким образом связь Каллисфена с Аристотелем была, так сказать, органическая — кровная. Легко понять, что должен был перечувствовать Аристотель, узнав, что Каллисфен погиб от руки его царственного ученика.
Они на каждом шагу творили безобразия, которых не мог не замечать этот вечно размышлявший наблюдатель. Демосфен был палачом всего свободного, индивидуального в человеке; Аристотель же, как нам известно, стоял за неприкосновенность индивидуальности.
Демосфен и Аристотель оба умерли в один год. Таким образом Греция почти одновременно лишилась и своего сердца, и своей головы, Аристотель, как мы видели, умер от болезни, с которой всю жизнь упорно боролся. Он не был и не мог быть великим патриотом. Демосфен же сам лишил себя жизни, доказав, что не робкое сердце в нем билось, что умел он любить и страдать.
ется на их различии. И у Платона, и у Аристотеля умственная деятельность преобладала, ею совершенно определялся нравственный характер того и другого; этот характер проявлялся во всех мелочах, которыми Платон и Аристотель постоянно кололи друг другу глаза. Здесь не место пускаться в рассуждение о причине антагонизма двух различных типов человеческого ума, потому что и в настоящее время существуют эти два типа умов и между ними всегда замечается антагонизм, выражающийся в более или менее резкой форме. Мы не имеем возможности проводить далее параллель между Платоном и Аристотелем, но думаем, что она ведет к изучению этих двух типов ума.
Склонный к анализу и исследованию действительности, Аристотель резко отличался от своего учителя. Греки были восторженные любители пламенного, цветистого красноречия. Изложение Платона отвечало их вкусу; скупой на слова Аристотель долгое время мало их привлекал. Аристотель нисколько не стремился нравиться афинянам, оставаясь при своем убеждении, что язык должен соответствовать предмету, и сознавая, что его изложение отвечало самому духу его философии. Аристотель относился к Платону как-то двойственно. Сознательно Аристотель был проникнут глубоким уважением к Платону, а инстинктивно он не мог не раздражаться этим вечно вдохновенным взором, не замечавшим ничего земного. Диалектические тонкости Платона казались Аристотелю пустою тратою времени. Платон представлял собой тип ума дедуктивного, математического ума; Аристотель же, по природе своей, склонен был к индукции. Существует мнение, что Платон и Аристотель олицетворяли собою всю греческую философию. Можно сказать больше: они вместе воплощают в себе все свойства человеческого ума со всеми их различными оттенками.
В те годы, когда Аристотель одно за другим писал свои сочинения и терпеливо разъяснял своим ученикам особенности своей философии, Афины представляли собой настоящий вулкан, готовый к извержению. Ненависть к македонянам клокотала в груди афинян; страсти готовы были вспыхнуть и произвести разрушительное опустошение.
Хотя Аристотель держался в стороне и вел себя как истинный мудрец, положение его с каждым днем ухудшалось, становясь не только неприятным, но прямо опасным. После же смерти Александра ему невозможно было оставаться в Афинах. Не имея никаких причин к его удалению, афиняне обвинили его в неуважении к богам, потому что он чтил память друга своего Гермия и жены Пифиады и воздавал им почести, приличные только богам. Обвинителями Аристотеля явились двое подставных свидетелей. Аристотель оставил Афины, чтобы афиняне вторично не совершили преступления против философии; он имел в виду смерть Сократа. Из Афин Аристотель уехал в Халкиду, где вскоре и умер (322 год до Р. X.) от болезни желудка; он страдал ею более или менее постоянно, и она в семье его была наследственной болезнью. Клевета преследовала Аристотеля всю жизнь; когда он умер естественною смертью, то распустили слух, что Аристотель убил себя, не желая предстать на суд перед Ареопагом. Но Аристотель был всегда против самоубийства. Поступки же его никогда не шли вразрез с убеждениями.