«Боженька, я ничего не могу изменить. Но ведь ты — всемогущий. Передай по ветру мою песенку маме. Пожалуйста, утешь мою Кимико. Ведь ты знаешь, где она»
На следующий день, 8 августа, Советский Союз объявил Японии войну. Советские танки и авиация вторглись в Маньчжурию. Скептики называли эту последовательность событий «удобной» для Сталина и подозревали, что Советы заинтересованы скорее в расширении своей империи на Дальнем Востоке, чем в разгроме Японии.
Тем временем американские самолеты разбросали над японскими городами листовки с предупреждением о второй ядерной атаке. «У нас есть самое разрушительное оружие из всех, когда-либо изобретенных человеком… Мы только начали использовать это оружие против вашей страны. Если у вас есть сомнения в этом, поинтересуйтесь, что случилось в Хиросиме».
Японские лидеры продолжали хранить молчание.
Все, что ты видишь здесь,
Все, что ты делаешь здесь,
Все, что ты слышишь здесь,
Пусть и останется здесь,
Когда ты уходишь отсюда
«Война, это бедствие человечества от начала времен, теперь получила силу запредельного ужаса»
Важно было оценить бомбу как нечто большее, чем новое оружие. В ней сокрыты «революционные перемены в отношениях человека и Вселенной» [62], предостерег он, которые могут означать в том числе и «гибель человечества».
Стимсон назвал бомбу «чудовищем Франкенштейна» [60] и в то же время «средством достижения мира во всем мире»
Гуманная война — это оксюморон. Война — это варварство по определению. Пытаться отличить приемлемый метод убийства от неприемлемого просто нелепо
Помнить Хиросиму — значит посвятить себя миру и возненавидеть войну
По мере того как росла его популярность, усиливалась и его депрессия.
Хиросима, — писал он, — не похожа на город, подвергшийся бомбардировке. Она выглядит так, будто по ней прошел чудовищный паровой каток и выдавил из нее жизнь. Я описываю эти факты настолько беспристрастно, насколько могу, в надежде, что они станут предупреждением для всего мира.