иногда книжка оформлена столь убого, что это само по себе интригует
Annus mirabilis — столкновение человека с бездной, из которого тот выходит, обретя вдруг новое чувство реальности
Принять этот факт за несчастный случай — уже непросто. Кажется невероятным, что картина, сильнее всего вобравшая все глубочайшие интуиции Франца Марка насчет искусства, насчет жизни, насчет смысла и насчет страдания, могла бы сгинуть в огне вскоре после его кончины. Кажется невероятным, что картина, изображающая катаклизм и в своем роде вселенский огонь — молнию и огонь, что разрывают на части миры, — что эта картина и сама будет ввержена в катаклизм разрушения и огня. Кажется, символизм еще чуть-чуть и зашкалит. Могла ли эта картина, в чьей власти — пробуждать апокалипсис, призвать такой вот апокалипсис в миниатюре на самое себя? Конечно же нет. На складе просто случился пожар. Такое случается постоянно — особенно в периоды войн и всяческих потрясений. Тем не менее эта мысль не дает нам покоя — мысль, что именно эта картина сгорит в бушующем пламени и таким образом на самом деле воспримет физические отметины войны, кризиса и огня.
Как бы там ни было, откуда бы ни взялся огонь, оставивший на «Судьбе животных» свои отметины, в том пожаре на складе в 1916 году картина была хотя и не уничтожена полностью, но сильно повреждена. Говорят, возгорание произошло в ту самую ночь, когда полотно должны были перевозить из Берлина в Висбаден. Картина выставлялась на памятной выставке живописи Франца Марка, и на следующий день, через семь месяцев после гибели Марка, эту выставку собирались перевозить в Висбаден. Вместо этого случился пожар, картина сильно пострадала. Вся ее правая часть обгорела так, что ее было не узнать. О пожаре и том ущербе, какому подверглась картина, прознал друг Франца Марка — Пауль Клее. Затем Клее на протяжении нескольких лет разглядывал цветные эскизы и фотоснимки, сделанные с картины еще до того, как та пострадала при пожаре. А после этого, в 1919-м, Клее принялся это обгоревшее полотно реставрировать.
И Пауль Клее таки это сделал — восстановил картину. Он взял собственные кисти с красками в собственную же руку и стал наносить эти краски на холст, над которым работал Франц Марк, его ныне покойный друг. Трудно даже представить, что за мысли и чувства пробегали по телу Пауля Клее, когда он трудился над полотном друга-сподвижника, убитого всего несколько лет назад под Верденом. Или, может быть, чувства его не тревожили.
В отличие от Марка, Пауль Клее живописал природу в ее мельчайших подробностях и шалостях. Живописал то убористое, напряженное и запутанное внутреннее развитие, в котором природа неспешно являет себя, неспешно же возникая изнутри самое себя и предъявляя свои тайны по мере того, как органическое вырабатывает себя, ложится слоями и возникает из этой своей причудливой и часто удивительной логики. Разницу между творчеством Франца Марка и творчеством Пауля Клее можно, наверное, выразить словом «комедия». Некоторые картины Марка — особенно те, где мы видим jouissance животных, — исполнены радости. Радость на них в избытке. Но комедии нет никогда. Радость здесь слишком повязана со страданием. Радость — также и вид страдания. Это не радость, присущая юмору. Пророки, как правило, — народ не особенно юморной. Во всяком случае в плане намерений. В пророках может быть что-то смешное, поскольку они нелепые, сумасшедшие и попирают все социальные нормы. Всем окружающим пророки могут казаться смешными. Но они это не специально. Себя они по большей части воспринимают крайне серьезно. И даже если мы смеемся пророку в лицо, в этом есть некое беспокойство. Над пророком, который во прахе и вретище, потешаются потому, что он заставляет чувствовать себя не в своей тарелке. Что ему ведомо? Зачем он наводит суету? К чему он меня призывает? Вот эти-то вопросы мы и заглушаем тем, что смеемся. Смех — это средство борьбы с пророческой невыносимой серьезностью. И Франц Марк, несомненно, был живописцем серьезности — невыносимой, почти убийственной.
нехватка оптимизма — это нехватка сильных желаний и нехватка воли
его кровокачка — это механизм, который поможет закончить войну. Назначением его кровокачки было, видимо, измотать французскую армию до того состояния, что французы, как говорится, просто бы выкинули белый флаг.
Фалькенхайн и вправду устроил насос, чтобы выкачивать кровь из армий. Но насос этот оказался таким большим, что выкачал жизнь из трех четвертей миллиона людей. Он просто выкачивал кровь — и кровью сочился
Вероятно, он понимал, что какой-то кровью поплатится и его армия тоже. Так уж устроены битвы.
животные — аллегория положения дел в Европе
Похоже, что все животные — животные вообще любых видов и возрастов — подвержены внезапным проявлениям бессмысленной радости.