Он чувствовал себя так, словно потерял что-то важное…
А вот что – вспомнить никак не мог.
– Поговорил, получил, проникся, раскаялся,
Горе тебе, Эо Росса, горе!
Садам не цвести без солнца,
А фейри не жить без сердца.
Горе тебе, Эо Росса, горе!
Высохли корни старого тиса,
Скоро, скоро ему нас оставить…
Я не хотел бы жить в мире, где нет фейри, – сказал вдруг Киллиан неожиданно для самого себя, и щёки у него вспыхнули. – Он будет, ну… какой-то пресный.
Айвор прищурился с хитрецой:
– Похоже на признание в любви.
– А пусть бы и так! – ответил Киллиан, сгорая от смущения, но взгляда не отвёл.
А мой лю… – Айвор скосил взгляд на компаньона и сам себя оборвал: – Впрочем, довольно о старом. Зачем тебе Киллиан? В твоей свите ему не место. Мужчины не вяжут кружев.
Покорить можно только свободного человека. А его сердце принадлежит мне – во веки веков, пока мир стоит.
Среди моих друзей так говорят: если судьба неясная, значит, ты сам её выбирать можешь. Вот и я выбираю третий путь, пусть он непротоптанный и ненахоженный.
Когда в тебя перестают верить, то ты или становишься тенью себя прежнего – фейри, уже не божеством и не духом, но всё ещё и не человеком с бессмертной душой, или растворяешься в последней своей обители
Айвор взглянул искоса и понимающе вздохнул, а потом накинул ему на плечи одеяло небрежным жестом – так, словно и не заботился вовсе, а сбрасывал что-то ненужное.
Но стало теплее.
А лучшее средство против глупого ночного страха – яркий огонь в камине, друзья рядом и пряный глинтвейн в чаше.