Говорят, когда Йыцика в детстве повели учиться к рабби, кто-то спросил его на улице: «Я дам тебе талер, только скажи мне, где живет Бог?» Мальчик ответил: «Я дам тебе два, только скажи, где его нет».
Так из пункта А когда-то вышел путник,
Теперь он выцвел, обратился в плесень...
Еще один круг жизни завершен, –
Нам не впервые так говорить,
Стволы безмолвны,
Шаг шуршит в сырых покровах почвы,
Горький лист присутствует в периодах
негромкой речи,
Которой позже никому не услыхать
за пеленою пустоты, опущенной самой
природой.
Нет перемен в кануны октября, –
Все тот же дождь,
Как и вчера, как прошлый год,
скупая дрожь дубов,
И жесткий лист белесой солью заворожен.
Не соль, а изморось, чью нежность
Мы на лице чужом губами осязаем.
Земная поступь меркнет,
Знаки зодиака беспечно спутаны,
И кроет бледность лицо того, кто выбрал
крылатые сандалии,
Кого, не отрицая тяжести его земной,
сословье птиц приемлет
вершить суды в палящей синеве Эдема.
Оставим их. О, нам и здесь не худо
Дышать на плод тугой в сетях тягучих дыма,
В тумане след искать и думать,
Подолгу взгляд останавливается на чем-то: капля росы, мокрый обрывок веревки, желтизна, в которой стоит зрачок твой, точка, на глазах превращающаяся в бегущую собаку, тени, следующие за псами, многое другое.
«Тошнит, – сказала она, – просто тошнит от всего,
И кофе – помои, но, к счастью, всегда можно замуж».
Странно, словно тебя не хватало,
Чтобы научиться смотреть, запоминать,
забывать и вновь возвращаться
к воспоминаниям.
Небожители (только неведомо кем)
избавлены от подобных
страданий –
Сидя на обломке скалы,
уходящем корнями в горючие бездны песка,
Он наблюдал сотворение вечера,
Возвращение ветра и то, как клевер
соком исходит,
И как забор накренился –
Прогнили столбы, и сети глухие хмель
развесил по стенам.
Он бормотал, а вдали, на краю Ойкумены,
Сосед размеренно пил за бархатным
черным столом,
Закат выстригая глазами.
Он бормотал, а за углом на дороге
Продавец керосина играл на слезной трубе.