его никто, кроме меня, не понял. […] Я просто поняла, что иным быть он не мог. Никто не может быть иным, а до конца пребывает тем, кто он есть. […] Через годы, после его смерти я полюбила то счастье, что звала трагедией и горем по недомыслию моему. Поняв все это, ничего не ставлю ему в счет. Если это все-таки называется “простить”, — то да, — я простила, и образ его для меня сейчас лучезарен»
него же эта глава закончилась навсегда.
Для автора работа над книгой превратилась в акт аутоэкзорцизма: с ее помощью он пережил вражду с Белым и мучительную страсть к Петровской.