Народ рождается медленнее, чем человек, живет дольше, чем человек, а умереть может так же, весь и сразу, а может и по-другому, постепенно растворившись в другом народе. И даже не понимая, что уже умер. Иногда трудно отличить жизнь от смерти. А иногда и не надо стараться их отличать. Надо просто делать, что нужно твоему народу, – и быть рядом с твоим народом.
Человека приводит на этот свет женщина, а провожает с этого света мужчина. Поэтому женщине не место на поле битвы, пусть она и умеет биться лучше, чем мужчины.
Женщина должна покинуть поле битвы, даже если ради этого ей придется перебить всех.
А что говорить-то, злобно подумал Кул, ускоряя шаг. Я говорить не умею, вы – думать.
– Как я могу жить дальше? – спросил Кул, и горло его сжалось. Он прокашлялся и все-таки продолжил: – Как после этого можно жить?
– Жить можно после чего угодно, – сказал Эйди. – Ты уж поверь, сынок.
– Сынок? – повторил Кул злобно. – Ты всех сынков убиваешь или всех, кого убить хочешь, сынками зовешь? Тебе Эврай был сынок, ты его убить хотел, ни за что.
Какая глупость, боги.
Матери и отцы сотни лет растили и холили единственно разумный и возможный для нормальных людей на нормальной земле образ жизни. И все кончается тем, что их сын и внук, впитавший этот образ ползуном, гадает о том, какая из мучительных и унизительных смертей вот-вот заберет его.
Злоба – запретное и дикое чувство, недостойное разумного человека. Оно мешает.
– Прости, – сказал Эйди устало и просто.
Как будто это было чем-то обыкновенным: ворваться в твою жизнь, притвориться самыми лучшими и нужными тебе людьми, обмануть тебя и всех вокруг, попытаться убить тебя и всех вокруг, кого-то вправду убить, а потом сказать: «Прости».
Белое родится из черного, а черное из белого, но без красного они не рождаются и не становятся белым или черным. Черный уголь становится белой золой, из белого дыма опадает черная сажа, но творит их красный огонь. Ночью или днем на снегу или на земле человек может быть черным или белым, но внутри он красный, и человек он до тех пор, пока красный внутри. Пока из него может литься кровь. Нет крови – нет человека. Есть кровь – человек есть.
Свой язык Кул, оказывается, помнил неплохо, но именно помнил, узнавал, а не знал
Зато он умел слушать.
Зато он умел появляться перед Кулом, когда это необходимо, и исчезать, когда не был нужен.
Зато он стал другом Кула, единственным настоящим.
Зато он спас его тогда и вывел из чащи.
Он и дальше спасал Кула: разок вытащил из костра, не раз заставил затопить печку, принес, сунул в рот и велел разжевать какую-то траву, когда Кул умирал от жара. И просто своим присутствием спасал. Человек один не может. А вдвоем может почти всё.