Миколайчик стоял на своем: «Польское правительство не сдаст никаких польских территорий и не согласится присоединиться к люблинским полякам. Я не подпишу своей стране смертный приговор». Черчилль решил, что с него хватит. Он сказал Миколайчику, что ссоры между поляками «не нарушат мира в Европе». А потом добавил: «Из-за своего упрямства вы не понимаете, о чем идет речь. Мы расстанемся не по-хорошему. Мы расскажем миру, насколько вы неразумны. Вы развяжете новую войну, в которой погибнет 25 миллионов человек. Но вам все равно».
Но как убедительно доказал Карло Д’Эсте, наиболее проницательный биограф Эйзенхауэра, «веселый и добродушный» Эйзенхауэр, над которым посмеивались его британские недоброжелатели, был лишь маской. Настоящий Эйзенхауэр был «безжалостным и амбициозным офицером, который жаждал карьерного роста», но при этом обладал самоконтролем, чтобы держать эти планы при себе. Командующий, который привел англо-американскую коалицию к победе, руководствовался двумя принципами: 1) ключ к военному успеху – командная работа; 2) какой бы серьезной ни была ситуация, командир должен сохранять оптимизм и поддерживать его в своей команде.
Александр Верт, взяв интервью у ряда ветеранов Сталинграда, полагал, что на Волге действовал своего рода естественный отбор. «Люди в шоке и ужасе высаживались на берег под непрекращающимся немецким огнем, – сказал он. – Четверть людей могла погибнуть, не дойдя до линии фронта в нескольких сотнях метров от берега». Но у остальных, сказал Верт, развивался острый инстинкт выживания. Константин Симонов, посетивший город во время боевых действий, дал иное объяснение. В уникальных условиях Сталинградской битвы «суровая решимость обычного русского» была более эффективным оружием, чем превосходное вооружение и подготовка немецких солдат.