Но иногда охватывала невыносимая тревога: ей хотелось понять достаточно для того, чтобы более отчетливо осознать, чего именно она не понимает. Хотя в глубине души понимать она как раз не хотела. Она знала, что это невозможно, и всякий раз, как ей казалось, что она что-то поняла, выяснялось, что поняла она неправильно. Понимать — всегда означает ошибаться, она предпочитала широту и свободу безошибочного непонимания. Это было плохо, но, по крайней мере, она знала, что это абсолютно по-человечески.
Однако иногда она что-то угадывала. Это были космические пятна, заменявшие понимание.
На абсолютно синем небе — ни облачка любви, способного пролиться слезами
Тут ей подумалось, что нет на свете ни одного мужчины и ни одной женщины, кто не гляделся бы в зеркало и не удивлялся самому себе. На долю секунды человек представляется экспонатом для разглядывания, и это можно было бы назвать нарциссизмом, но под влиянием Улисса она скорее назвала бы это радостью бытия. Найти во внешнем облике отзвук облика внутреннего: ах, оказывается, я действительно существую.